there is a box?
...
Сначала я подумала, что перестаралась с кокаином. Потому что накануне я встречалась с Дином. А где Дин - там всегда пол грамма для меня. В ту ночь я взяла пакетик, вдохнула пару дорожек и побежала в Бэну. Не потому что уж так хотелось кокаина. Просто не хотелось быть занудой. У меня вечный комплекс, когда я нахожусь рядом с людьми, которые заняты воплощением своей мечты. рядом с такими людьми я чувствую что все, чем занята я - это подбиранием нового наряда каждый день.
Утром, когда проснулась, я первым делом опять пошла в туалет с кокаином. Чтобы не быть сонной и скучной. Так что я плясала и пела. Но, кажется, нашим отношениям с Бэном даже это уже не поможет.
Так вот к вечеру у меня жутко разболелась голова и левое ухо. Я уже тащила постиранные вещи из прачечной, как почувствовала, что умираю. Я постоянно болела всю эту зиму, но толком никогда не ходила к врачу. Потому что у меня нет на это времени, а главное – медицинской страховки. Я всю ночь проревела от боли, так что теория про кокаин отпала сама собой. На следующий день я в слезах позвонила в госпиталь и спросила, сколько они возьмут с меня за осмотр доктора. Они ответили – минимум 400 долларов, но, скорее всего раза в 2 больше. Я продолжала реветь в трубку и говорить, что денег у меня нет.
- приходите, с оплатой разберемся позже.
Я пошла пешком в New York downtown hospital, который находится всего в 7 минутах ходьбы от меня. Но поскольку на улице была ночь, а я еле двигалась от ужасной боли, дорога заняла полчаса. В Emergency Room никто не обращал на меня внимания. Мне предложили сидеть в очереди и заполнить бумаги. То, что я ревела в голос, никого не интересовало. Они явно привыкли видеть людей без рук-ног и с пулевыми ранениями.
Через час меня посадили на отдельную кровать и приказали ждать доктора. Доктор пришел. Посмотрел на меня. Спросил, в чем дело. И ушел. Потом мне принесли обезболивающее. Через 10 минут обезболивающее не помогло, а доктор не вернулся. Я сползла с кровати и стала ( буквально) кататься по полу в госпитале, ноя от боли. Я это делала нарочито демонстративно на глазах у медсестры. Потому что я знала, что это единственный способ заполучить сильное обезболивающее типа викодина или оксикодона. Я корчилась на полу, когда медсестра принесла шприц. Мне сделала укол морфия. Я вырубилась прямо в emergency room через 10 минут.
Меня разбудили в 6 утра с диагнозом инфекционный отит (будто мне 5 лет) и рецептом на антибиотики и оксикодон (тот же любимый мной викодин). я все еще шатающейся походкой дошла до аптеки, оставила там 100 долларов и приковыляла домой.
Поскольку болеть – это не круто и не кошерно, я решила никому не говорить, закрылась дома и отключила телефон. Всю неделю я глотала обезболивающее, антибиотики, не мыла голову, почти не выходила на улицу ( а если выходила, надевала огромную шапку-ушанку тогда как в Нью-Йорке стояли 17 градусов цельсия). Мне было ужасно скучно, грустно, противно, мне хотелось ходить на учебу, на концерты Бэна, носить всю свою красивую (и не очень) одежду и гулять по манхеттену, который я до сих пор боготворю. Вместо этого я лежала под одеялом и смотрела сериалы. Или не смотрела сериалы, потому что от экрана компьютера у меня раскалывалась голова.
Лучше мне особенно не становилось. Пока в субботу я не подошла в зеркалу и не обнаружила у себя на виске огромную опухоль. Внутри я кричала от страха.
Я надела первую попавшуюся одежду. Взяла с собой только мобильный телефон и пошла в emergency room опять. На этот раз они были более озабочены моим состоянием. Увидев опухоль на моем лице, они закрыли меня в палате и сказали что домой меня больше не отпустят. По поводу меня собрали консилиум из 3х самых главных врачей госпиталя. Меня положили на огромную штуку, задвинули внутрь и просветили насквозь. Мама сказала, что это называется томограма. Потом у меня взяли кровь. И еще кровь. Много крови. И приказали лежать. Я лежала и смотрела телевизор. Я чувствовала себя гораздо лучше, чем у себя дома в гордом одиночестве. Через 3 часа ко мне пришел главврач. Когда он узнал что мой родной город – владивосток, он впал в экстаз и стал рассказывать, как его дедушка воевал в русско-японской войне. А потом Он сказал, что мне нужна операция. Потому что инфекция может достигнут мозга. Не велика потеря в моем случае, но операция все равно нужна. Он сказал, что они перевезут меня в специальный госпиталь, который подобные операции делает на раз-два. Потом он сказал, что их еще надо уговорить меня принять, потому что у меня нет страховки.
На уговоры ушли добрые 2 часа. После чего за мной приехала каталка. Меня на нее положили ( будто я ходить не могу), завернули в простыни ( как психов заворачивают), перевязали ремнями ( будто я убегу). И покатили. Покатила меня вся бригада скорой помощи. Меня вкатили в машину, включили мигалки ( будто я умираю или что) и повезли в Bellevue Hospital. Который на самом деле всего в 10 минутах езды - я бы вполне обошлась обычным такси.
Мне сделала операцию под местным наркозом, я ревела и пищала от боли. Но думала о всех тех хороших вещах, который меня ожидают как только окажусь на свободе. Я постоянно думала о великолепном головокружительном и мозговрывающем сексе, который у меня случался только с Бэном и о своем очередном платье katemoss for topshop, которое я отхватила на распродаже всего за 16 долларов, и о солнечном нью-йорке. Я обещала себе что никогда больше не буду злой или грустной потому что на это совершенно нет никакой причины.
Но мне надо было еще лежать в госпитале, с постоянной иглой в руке, с капельницей, с красной кнопкой вызова медсестры и в больничном халате. К моей руке с помощью иглы была прикована целая система на колесах, которую надо было катать с собой даже в туалет. я лежала и считала каждую убогую секунду, которую я провела в Белвью.
Я была там всего 3 дня, которые показались вечностью. Меня выпустили на свободу в день святого Патрика. Я не знаю, сколько в Америке ирландцев. Но, судя по толпам людей в зеленом, пьяных еще до 11 часов утра, ирландцы в Америке – все.
Я все еще была на обезлбивающем и антибиотиках. У меня все еще кружилась голова. Но я решила приступить к плану захвата мира не медля ни секунды. Я хотела много новой одежды, немного алкоголя и очень много бэна. Я пошла по магазинам и оставила там 700 долларов. Ко всему прочему я утащила много красивых трусов, т.к. рассчитывала на секс. По дороге домой я позвонила Бэну. Сказала что плана на вечер у меня нет. Он пообещал перезвонить через 2 часа я предложить план. В обоих смыслах.
До этого я встречалась со своими друзьями стюартом и дином. Но все было настроено против меня. Мой телефон сдох. Он просто погас и не вернулся. Ни чьих номеров у меня нет. Ни с бэном, ни со Стюартом я ни о чем не договорилась. Но когда я чего-то хочу, никакой телефон не стоит на моем пути. Все мы живем в маленькой деревне под названием Lower East Side. Никто тут особенно далеко не девается. Я нашла стюарта в баре на концерте его друзей и мы, как обычно, выпили много водки. Потом, как обычно, пришел Дин и стал говорить, что он любит меня потому что я никогда не ношу лифчики.
Потом я пошла домой пешком, зная, что если пройду по Orchard st., встречу бэна. Так что даже не удивилась, когда он вывалился из бара 200 Orchard прямо на меня. Мне даже не надо было стоять и ждать этого. Я наврала, что была в госпитале потому что попала в авто катастрофу и ударилась головой. Я подумала что слова «инфекция», «отит» и «опухоль» - это не очень сексуально. Раньше я не врала. У меня даже не возникало такой мысли. Хотя я всегда знала, что это гораздо проще, чем говорить правду.
Домой мы опять шли пешком. Нью-йорк для меня сузился до размера шаговой доступности. И до нескольких, близких людей. Будучи в больнице я поняла, кто мне и правда дорог, а кто в моей жизни по непонятной мне причине. Поэтому я теперь не хожу на свидания с кем попало просто от скуки. Мне лень.
Засыпая с Бэном под музыку 60х я хотела сказать что скучала по нему. Еще я хотела сказать что с ним самый лучший секс на свете. А еще - что я точно знала, что проведу этот день именно так.. Ничего из этого я не сказала.
На следующий день в нью-йорке было солнце и 20 градусов тепла.
- its summer!
- yeah, man! - сказал бэн.
А потом ушел на работу. А я ушла на учебу. В моей жизни ничего не изменилось. Но она и в таком виде вполне меня устраивает.
Сначала я подумала, что перестаралась с кокаином. Потому что накануне я встречалась с Дином. А где Дин - там всегда пол грамма для меня. В ту ночь я взяла пакетик, вдохнула пару дорожек и побежала в Бэну. Не потому что уж так хотелось кокаина. Просто не хотелось быть занудой. У меня вечный комплекс, когда я нахожусь рядом с людьми, которые заняты воплощением своей мечты. рядом с такими людьми я чувствую что все, чем занята я - это подбиранием нового наряда каждый день.
Утром, когда проснулась, я первым делом опять пошла в туалет с кокаином. Чтобы не быть сонной и скучной. Так что я плясала и пела. Но, кажется, нашим отношениям с Бэном даже это уже не поможет.
Так вот к вечеру у меня жутко разболелась голова и левое ухо. Я уже тащила постиранные вещи из прачечной, как почувствовала, что умираю. Я постоянно болела всю эту зиму, но толком никогда не ходила к врачу. Потому что у меня нет на это времени, а главное – медицинской страховки. Я всю ночь проревела от боли, так что теория про кокаин отпала сама собой. На следующий день я в слезах позвонила в госпиталь и спросила, сколько они возьмут с меня за осмотр доктора. Они ответили – минимум 400 долларов, но, скорее всего раза в 2 больше. Я продолжала реветь в трубку и говорить, что денег у меня нет.
- приходите, с оплатой разберемся позже.
Я пошла пешком в New York downtown hospital, который находится всего в 7 минутах ходьбы от меня. Но поскольку на улице была ночь, а я еле двигалась от ужасной боли, дорога заняла полчаса. В Emergency Room никто не обращал на меня внимания. Мне предложили сидеть в очереди и заполнить бумаги. То, что я ревела в голос, никого не интересовало. Они явно привыкли видеть людей без рук-ног и с пулевыми ранениями.
Через час меня посадили на отдельную кровать и приказали ждать доктора. Доктор пришел. Посмотрел на меня. Спросил, в чем дело. И ушел. Потом мне принесли обезболивающее. Через 10 минут обезболивающее не помогло, а доктор не вернулся. Я сползла с кровати и стала ( буквально) кататься по полу в госпитале, ноя от боли. Я это делала нарочито демонстративно на глазах у медсестры. Потому что я знала, что это единственный способ заполучить сильное обезболивающее типа викодина или оксикодона. Я корчилась на полу, когда медсестра принесла шприц. Мне сделала укол морфия. Я вырубилась прямо в emergency room через 10 минут.
Меня разбудили в 6 утра с диагнозом инфекционный отит (будто мне 5 лет) и рецептом на антибиотики и оксикодон (тот же любимый мной викодин). я все еще шатающейся походкой дошла до аптеки, оставила там 100 долларов и приковыляла домой.
Поскольку болеть – это не круто и не кошерно, я решила никому не говорить, закрылась дома и отключила телефон. Всю неделю я глотала обезболивающее, антибиотики, не мыла голову, почти не выходила на улицу ( а если выходила, надевала огромную шапку-ушанку тогда как в Нью-Йорке стояли 17 градусов цельсия). Мне было ужасно скучно, грустно, противно, мне хотелось ходить на учебу, на концерты Бэна, носить всю свою красивую (и не очень) одежду и гулять по манхеттену, который я до сих пор боготворю. Вместо этого я лежала под одеялом и смотрела сериалы. Или не смотрела сериалы, потому что от экрана компьютера у меня раскалывалась голова.
Лучше мне особенно не становилось. Пока в субботу я не подошла в зеркалу и не обнаружила у себя на виске огромную опухоль. Внутри я кричала от страха.
Я надела первую попавшуюся одежду. Взяла с собой только мобильный телефон и пошла в emergency room опять. На этот раз они были более озабочены моим состоянием. Увидев опухоль на моем лице, они закрыли меня в палате и сказали что домой меня больше не отпустят. По поводу меня собрали консилиум из 3х самых главных врачей госпиталя. Меня положили на огромную штуку, задвинули внутрь и просветили насквозь. Мама сказала, что это называется томограма. Потом у меня взяли кровь. И еще кровь. Много крови. И приказали лежать. Я лежала и смотрела телевизор. Я чувствовала себя гораздо лучше, чем у себя дома в гордом одиночестве. Через 3 часа ко мне пришел главврач. Когда он узнал что мой родной город – владивосток, он впал в экстаз и стал рассказывать, как его дедушка воевал в русско-японской войне. А потом Он сказал, что мне нужна операция. Потому что инфекция может достигнут мозга. Не велика потеря в моем случае, но операция все равно нужна. Он сказал, что они перевезут меня в специальный госпиталь, который подобные операции делает на раз-два. Потом он сказал, что их еще надо уговорить меня принять, потому что у меня нет страховки.
На уговоры ушли добрые 2 часа. После чего за мной приехала каталка. Меня на нее положили ( будто я ходить не могу), завернули в простыни ( как психов заворачивают), перевязали ремнями ( будто я убегу). И покатили. Покатила меня вся бригада скорой помощи. Меня вкатили в машину, включили мигалки ( будто я умираю или что) и повезли в Bellevue Hospital. Который на самом деле всего в 10 минутах езды - я бы вполне обошлась обычным такси.
Мне сделала операцию под местным наркозом, я ревела и пищала от боли. Но думала о всех тех хороших вещах, который меня ожидают как только окажусь на свободе. Я постоянно думала о великолепном головокружительном и мозговрывающем сексе, который у меня случался только с Бэном и о своем очередном платье katemoss for topshop, которое я отхватила на распродаже всего за 16 долларов, и о солнечном нью-йорке. Я обещала себе что никогда больше не буду злой или грустной потому что на это совершенно нет никакой причины.
Но мне надо было еще лежать в госпитале, с постоянной иглой в руке, с капельницей, с красной кнопкой вызова медсестры и в больничном халате. К моей руке с помощью иглы была прикована целая система на колесах, которую надо было катать с собой даже в туалет. я лежала и считала каждую убогую секунду, которую я провела в Белвью.
Я была там всего 3 дня, которые показались вечностью. Меня выпустили на свободу в день святого Патрика. Я не знаю, сколько в Америке ирландцев. Но, судя по толпам людей в зеленом, пьяных еще до 11 часов утра, ирландцы в Америке – все.
Я все еще была на обезлбивающем и антибиотиках. У меня все еще кружилась голова. Но я решила приступить к плану захвата мира не медля ни секунды. Я хотела много новой одежды, немного алкоголя и очень много бэна. Я пошла по магазинам и оставила там 700 долларов. Ко всему прочему я утащила много красивых трусов, т.к. рассчитывала на секс. По дороге домой я позвонила Бэну. Сказала что плана на вечер у меня нет. Он пообещал перезвонить через 2 часа я предложить план. В обоих смыслах.
До этого я встречалась со своими друзьями стюартом и дином. Но все было настроено против меня. Мой телефон сдох. Он просто погас и не вернулся. Ни чьих номеров у меня нет. Ни с бэном, ни со Стюартом я ни о чем не договорилась. Но когда я чего-то хочу, никакой телефон не стоит на моем пути. Все мы живем в маленькой деревне под названием Lower East Side. Никто тут особенно далеко не девается. Я нашла стюарта в баре на концерте его друзей и мы, как обычно, выпили много водки. Потом, как обычно, пришел Дин и стал говорить, что он любит меня потому что я никогда не ношу лифчики.
Потом я пошла домой пешком, зная, что если пройду по Orchard st., встречу бэна. Так что даже не удивилась, когда он вывалился из бара 200 Orchard прямо на меня. Мне даже не надо было стоять и ждать этого. Я наврала, что была в госпитале потому что попала в авто катастрофу и ударилась головой. Я подумала что слова «инфекция», «отит» и «опухоль» - это не очень сексуально. Раньше я не врала. У меня даже не возникало такой мысли. Хотя я всегда знала, что это гораздо проще, чем говорить правду.
Домой мы опять шли пешком. Нью-йорк для меня сузился до размера шаговой доступности. И до нескольких, близких людей. Будучи в больнице я поняла, кто мне и правда дорог, а кто в моей жизни по непонятной мне причине. Поэтому я теперь не хожу на свидания с кем попало просто от скуки. Мне лень.
Засыпая с Бэном под музыку 60х я хотела сказать что скучала по нему. Еще я хотела сказать что с ним самый лучший секс на свете. А еще - что я точно знала, что проведу этот день именно так.. Ничего из этого я не сказала.
На следующий день в нью-йорке было солнце и 20 градусов тепла.
- its summer!
- yeah, man! - сказал бэн.
А потом ушел на работу. А я ушла на учебу. В моей жизни ничего не изменилось. Но она и в таком виде вполне меня устраивает.
-
-
25.03.2010 в 01:22